Собачий вальс

…Корова сидела за фортепиано и играла «Собачий вальс»…
Я засмеялась и спросила:
— Почему «Собачий вальс»?
Лерка ответила, что «Собачий вальс» сумеет сыграть кто угодно, даже корова.
— Ну… это уж слишком, такое начало для рассказа не подойдёт, — сказала я.
И ещё я сказала, что на самом деле всё было гораздо проще и прозаичней.

Мы с Леркой, искупавшись, сидим на дощатых мостках и греемся на солнце. Лерка приехала ко мне на дачу на два дня, и я развлекаю её, как могу. Сегодня с утра мы, набрав малины, пошли к тёте Гале за молоком. Тёти Галина корова Аптека была единственной на всю деревню, и за её молоком в выходные дни выстраивалась очередь. Но сегодня четверг, народу в деревне мало, и нам досталось целых два литра аптекиного молока.
— Как-как зовут корову? Аптека? Это что за имя? — смеялась Лерка, уминая за обе щёки молоко с малиной и чёрным деревенским хлебом.
Я тоже от неё не отставала. В защиту коровы сказала, что она не виновата, что досталась тёте Гале с таким именем. А кто её так назвал и за что — не знаю. Хотя, конечно, смысл в этом есть: парное молоко заменит целую аптеку с её лекарствами, на что Лерка согласилась.
Тут я, к слову, рассказала Лерке про корову Катьку, кормилицу-поилицу нашего детства. Рассказала о том, как мы с ней дружили, как расстались, когда пришла пора. Выслушав меня, Лерка глубокомысленно изрекла, что это — сюжет для настоящего рассказа. Я согласилась, но только сказала, что не знаю, как начать этот рассказ. Вот тут-то она и выдала про «Собачий вальс».
Потом, когда Лерка уехала, я сидела и думала о том, что самое сложное — это начало. Когда на белом листе, замирая, выводишь заголовок, а потом, ниже, первые слова, кажется, что сердце колотится где-то в горле. Но, справляясь с волнением и неуверенностью, ты пишешь строчку за строчкой.
Вот и сейчас всё было точно так же. Я подошла к окну и, встав на цыпочки, несколько раз вдохнула прохладный воздух через раскрытую форточку. Сердце потихоньку стало возвращаться из горла на привычное место. Вернулась к столу. Ну, поехали!
«Жила-была корова Катька»… Нет, не так… «Жила-была девочка, и у неё была корова Катька». Ну вот, совсем глупости, не могла же девочка жить одна, без родителей. Вобщем, так: жила-была девочка. У неё были мама, папа, бабушка и две сестры — старшая и младшая. А ещё у девочки была корова Катька. Корова, конечно, была у всех: и у мамы, и у папы, и у бабушки, и у сестёр, но девочке важно было знать, что Катька была именно у неё.
Катька жила в стайке — тёплом сарае, где всегда пахло сеном и молоком. Утром мама приходила в стайку, давала Катьке теплое пойло, потом доила её. Катька сильно вздыхала, переступала с ноги на ногу, косила лиловым глазом на хозяйку и норовила лизнуть её своим шершавым, как наждак, языком. Хозяйка отворачивалась, ласково шлёпая Катьку по морде. Потом Катьку отводили на пастбище. Обычно это делала бабушка, потому что маме надо было бежать на работу, да по пути завести младшую дочку в садик.

…Я отодвинула листок, закрыла глаза и попыталась представить это обычное летнее утро моего детства. Вот бабушка, повязав голову ситцевым платком, выводит Катьку со двора. Следом появляется соседка со своей коровой Милкой. Милка — небольшая чёрная корова, ужасно непослушная и своенравная. Катька и Милка дружат и иногда, словно сговорившись, вместе сбегают с пастбища. Бабушка за это Милку не любит и называет её блудней. Другие хозяйки тоже ведут своих коров. Животные идут торопливо, молча, разноголосо бренча своими колокольцами — боталами. Я улыбнулась, вспомнив сердитую бабушкину поговорку:

— Ну, забренчала, как коровье ботало!
Да, а что же девочка? Девочка в это время ещё спала, досматривая самые сладкие утренние сны. Когда она просыпалась, бабушка была уже дома, а на кухонном столе стояли кринки с парным молоком. Запах этого молока девочка запомнила на всю жизнь. Став взрослой, она поняла, что это был запах детства.
Потом просыпалась старшая сестра, они пили молоко, и весь их летний день был заполнен какими-то делами и играми. Большой двор со всеми его постройками, огород, полого спускавшийся к широкому пруду, улицы, переулки и закоулочки маленького провинциального городка, где они жили, — всё это было необъятным, солнечным миром их детской жизни.
Встречать корову с пастбища было ежедневной обязанностью сестёр, но иногда девочка ходила за Катькой одна. Взяв кусок хлеба, густо посыпанный солью, девочка выходила из дома. Пастбище находилось на окраине городка. Чтобы добраться до него, нужно было пройти улицу до самого конца, перейти широкую канаву по деревянному мостику и выйти на большой пустырь. Справа от него тянулась дорога, за которой виднелась густая кедровая роща, а слева, поодаль, находился огороженный жердями загон, куда пастухи сгоняли коров. Пустырь, по которому нужно идти до загона, когда-то давно был кладбищем. Уже не осталось и следа могил, но девочка всякий раз с робостью шла по нему, опасливо обходя обломки старинных мраморных надгробий.
Коровы, ожидая хозяев, мычали, звенели боталами, толпились у выхода. Чтобы пастухи выпустили корову, нужно было отдать им металлический жетон, выданный утром. Но Катька, едва завидев девочку, не обращая внимания на крики пастухов, ловко перепрыгивала через жерди ограждения и, мыча, со всех ног бежала навстречу. Облизав маленькой хозяйке лицо и получив солёную краюшку хлеба, корова позволяла надеть на рога ременный поводок. Девочка, отдав жетон пастухам, отправлялась с Катькой домой.
Господи, с каким удовольствием и гордостью шла она по улице! Ей казалось, что все смотрят на неё и думают, какая она большая и самостоятельная. И девочка, делая серьёзное лицо, подёргивала поводок, покрикивала на корову, которая и без того покорно шла рядом. Как девочка любила свою Катьку! Иногда, чувствуя вкусный запах тёплого молока, она обнимала Катьку за шею и так, прижавшись к ней, шла по улице. Корова, чувствуя ласку, протяжно и нежно мычала.
Как-то раз, придя с пастбища раньше, чем обычно, девочка, не застав никого дома, решила самостоятельно подоить корову. Она не раз видела, как это делали мама и бабушка. Налив в подойник теплой воды, намазав на его край, рядом с рожком, немного масла, взяв чистую тряпку, девочка вышла во двор. Катька стояла на обычном месте, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу в ожидании дойки. Девочка обмыла переполненное вымя водой, вытерла тряпкой, смазала соски маслом. Потом она вылила остатки воды и, присев, начала доить. Катька, словно понимая ответственность момента, стояла спокойно и терпеливо, лишь изредка отгоняя хвостом надоедливых мух. Первые струи молока звонко ударили о дно жестяного подойника, после звук стал более глухим, и молоко, пенясь, поднималось всё выше и выше.

…О, я помню, как у меня потом болели пальцы! Чтобы корова отдала молоко, надо мягко, но сильно сжимать соски и тянуть их поочерёдно вниз. Это достаточно трудно, тем более ребёнку. Тут нужен навык! Сейчас, мне кажется, я бы не рискнула доить корову, а тогда…

Когда работа была почти завершена, пришла бабушка. Она разохалась, даже заворчала на девочку, что, мол, не время ещё тебе этим заниматься. Потом, проверив вымя, убедилась, что внучка с работой справилась. Корову напоили тёплым пойлом и загнали в стайку. Девочка после этого случая стала чувствовать ещё большую привязанность к Катьке, как будто у них была какая-то общая тайна.
Потом получилось так, что отца перевели на новую работу, и надо было переезжать в другой город. Приходилось оставлять тёплый, уютный дом, огород, пруд, школу, подруг и, самое главное, продавать Катьку. Эта мысль для всех была непереносима. Родители продумали разные варианты, но всё равно выходило, что с коровой надо расставаться. Когда и как увели Катьку, девочка не видела, просто она пришла из школы, а коровы уже не было. Опустел двор, и даже дома стало как-то пусто, словно с катькиным молоком, её тёплым и шумным дыханием, её ласковым шершавым языком безвозвратно ушло из жизни что-то очень важное.
К новому месту привыкали трудно. Но постепенно всё встало на свои места: родители работали, сёстры ходили в школу, а бабушка домовничала. Но жизнь без Катьки стала какой-то другой: не нужно было по утреннему городу вести корову на пастбище, во дворе, пустом и неуютном, не пахло сеном, а покупное молоко было холодным и невкусным. Чтобы не было так одиноко, завели собаку, потом кур и поросёнка. Деньги, вырученные от продажи Катьки, мама берегла, надеясь купить что-либо нужное и важное для дома и подрастающих дочерей.

…Да, помню эту пустоту. Помню, как скучали по Катьке. И помню, что произошло потом…

Так вышло, что однажды девочка поняла, что есть на свете то, без чего она не может жить, — это музыка. Её сердце трепетало всякий раз, когда она видела детей, идущих в школу со специальными папками для нот, когда она слышала песни или звуки фортепиано из соседнего класса, где проходили уроки музыки. Особенно она любила, когда по радио передавали музыку для оркестра. В этот миг весь мир переставал существовать для девочки, весь мир, кроме этих звуков. Ей казалось, что кто-то большой и очень добрый поёт с закрытым ртом, вот так: м-м-м-м… И девочка слушала этот голос, забыв обо всём.
— Мама! Отдай меня в музыкальную школу! – просила-умоляла она каждый день.
Мама, занятая своей работой, постоянными заботами о семье, не сразу поняла серьёзность этой просьбы. Потом, когда поняла, после долгих разговоров с отцом отвела девочку в школу. Была весна, учебный год уже заканчивался, и учителя, послушав, как девочка поёт, сказали, чтобы она приходила осенью. У девочки разрывалось сердце от счастья, вот только бы дотерпеть до осени, и она будет музыкантом! Она, как и другие ученики, будет ходить в школу с большой папкой для нот, она будет петь в хоре, и, самое главное, она научится играть на фортепиано! Девочка даже представляла, как ласково она будет касаться белых и чёрных клавиш, как из-под её пальцев зазвучат прекрасные мелодии, и, может, она побывает на концерте и увидит, как играет оркестр. Только вот беда: ни нот, ни инструмента у неё не было. Но девочка как-то мало об этом думала, упиваясь мечтами о будущем.
Ближе к осени, где-то в конце августа, девочка, возвращаясь домой, вошла во двор и поняла: что-то случилось! В углу двора, у сарая, стоял большой деревянный ящик, лежала груда обёрточной бумаги. Девочка, замирая от волнения, вошла в дом. В комнате, у стены, сияя чёрными боками и белозубо улыбаясь открытой клавиатурой, стояло пианино. Рядом с ним — мама и папа. Мама была немного растеряна и, увидев девочку, дрогнувшим голосом сказала:
— Ну вот, доченька, к нам наша Катька вернулась!
Девочка всё поняла и, подойдя к матери, расплакалась, уткнувшись в её грудь.
Потом было много волнения и счастья! Начались уроки музыки, были испытаны первые потрясения от звуков, появляющихся из-под пальцев, разучены и исполнены первые пьесы, сыграны первые концерты. А дома её всегда ждал любимый инструмент, большой и ласковый, как Катька. В праздничные дни, когда вся семья собиралась вместе, музыка в доме звучала не умолкая. Играла и девочка, и её младшая сестра, которую родители тоже отдали в музыкальную школу, мама и бабушка пели старинные песни. Иногда и отец, развеселившись, неуклюже растопырив пальцы, играл на пианино весёлую плясовую и вальс, который почему-то называл «Собачьим». Сёстры смеялись, кружились под музыку, а мама, притворно сердясь, кричала отцу, чтобы он не портил инструмент своим дурацким вальсом.

…Милое, доброе, невозвратимое прошлое! Уже нет с нами отца, а на пианино играет совсем другая девочка…

Девочка выросла, уехала учиться в другой город, потом, выучившись, стала работать в музыкальной школе. В родной город она не вернулась, но каждое лето приезжала туда в отпуск, вначале одна, потом со своими детьми. Дома, на привычном месте, её ждало пианино. Его бока были уже не такими блестящими, голос от долгого молчания немного хрипел и фальшивил, но это было так не важно! Вместе со звуками этого инструмента к девочке, нет, женщине, возвращалось детство, пахнувшее тёплым катькиным молоком, где мама и папа были ещё молодыми, где была жива бабушка, где звучали песни, смех и звуки забавного вальса под названием «Собачий».

Татьяна Мурзина.
Фото Look At Me