Этот дом № 262 по улице Энгельса среди старых, нередко покосившихся строений выделялся своим добротным видом. Во-первых, был он необычного розоватого оттенка, с железной крышей и большими окнами. Во-вторых, стоял на высоком крепком фундаменте. Мы переселились сюда в конце 1940 года из двухэтажного кирпичного «муравейника» на углу улиц Ленина и Комсомольской, где была одна кухня на несколько семей. Новое жилье сразу понравилось: просторное, светлое, большой чистый двор, калитка со звонкой щеколдой. А главное, во все окна заглядывали ветви деревьев и кустов: возле дома был роскошный сад.
Став постарше, мы, дети, бывало, размышляли: а кто строил этот дом? И когда? Приходили к выводу, что строился он не позднее XIX века и хозяином его был, по всей вероятности, очень состоятельный человек, смысливший в архитектуре и в ландшафтном дизайне. В помещении было 4 или 5 комнат, причем две – приличных размеров. Было также подвальное помещение, в котором располагалась кухня и где жила, видимо, прислуга.
Комнаты соединялись высокими двустворчатыми дверями, которые выгодно отличались от фанерных, сделанных позднее, при перепланировке. Наверное, в 20-30-х годах дом разделили на две квартиры, в каждой по две комнаты и кухня. Окна нашей квартиры выходили в сад, а соседней – в основном на дорогу.
Во дворе стоял колодец, из которого мы доставали воду. Очень удобно – не надо ходить с ведрами за тридевять земель, но беда в том, что вода была жесткая, и чтобы постирать белье, приходилось делать щелок – замачивать золу.
Был еще так называемый «задний двор» с сеновалом, конюшней. Под большим навесом хранились дрова, поблизости стоял туалет типа «сортир» со всеми «вытекающими последствиями».
Нельзя обойти вниманием и солидных размеров флигель, построенный, видимо, в одно время с домом. Наверное, он предназначался для гостей, судя по планировке: две маленькие комнатки, кухня и большой зал. Все окна выходили во двор и в сад.
Ну вот, наконец, дело дошло до сада. Умный и любящий природу человек когда-то задумал это великолепие. Представьте: аллея с роскошными липами переходила в тропинку, вдоль которой с обеих сторон стояли пышные кусты сирени. Она была всюду – синяя, белая; когда-то ее высаживали в треугольные клумбы, остатки клумб были видны и в наше время, но, видимо, отсутствие настоящего садовника сказалось на всем, что росло в саду. И все равно он был великолепен, особенно весной, когда все цвело и благоухало.
Летом мы большую часть времени проводили в саду. Приходили наши ровесники из соседних домов, девочки играли с самодельными куклами (других не было), а мальчишки, конечно, «воевали», благо, было где спрятаться от «противника». Все детство прошло под липами. Играли и во дворе в лапту, городки.
А у меня любимым местом было кухонное окно. Весной, в пору экзаменов, возьму учебник, сяду на подоконник и готовлюсь. Тишина, никто не видит, никто не мешает, да еще до ветки шикарной персидской сирени нежно-розового цвета можно дотянуться рукой. Во всем саду был только один такой куст…
Дом наш когда-то считался элитным, в нем и во флигеле жило заводское начальство. В 1940-41-х годах это был В. Зубов, директор диатомитового комбината. Детей у Зубовых было двое: Эльвина и Эрик. Я думала, что это уменьшительное имя мальчика, но он и в солидном возрасте остался Эриком. Кстати, долгое время жил в Камышлове, хотя семья куда-то уехала.
Во флигеле поселились Юрьевы, которые приехали на Урал с эвакуированным из Ленинграда изоляторным заводом. Уже шла Великая Отечественная война. Александр Александрович – директор предприятия. Его жена Елена Александровна – инженер, у них двое сыновей, Игорь и Саша, и бабушка Елена Михайловна. Юрьев мне запомнился как серьезный, неулыбчивый человек с красивым интеллигентным лицом. Уже потом, спустя годы, узнала, что это был опытный специалист, волевой руководитель. Он и его команда ленинградцев сделали все, чтобы эвакуированное оборудование было в кратчайшие сроки размещено на новых площадях, смонтировано и начало давать продукцию, необходимую для производства оружия.
Плечом к плечу с директором трудился главный инженер, тоже ленинградец В.А. Шевченко. Его семья – жена Ольга Дмитриевна, сын Игорь – поселились по соседству с нами, в квартире с окнами на дорогу.
Игорь был ровесником моего старшего брата, они и учились поначалу в одном классе. Игорь часто заходил к нам – то посоветоваться, то просто посидеть. Разговаривать с ним было непросто – он сильно заикался, я старалась избегать таких разговоров, терпения не хватало.
Как-то Ольга Дмитриевна в сердцах назвала сына слоном: мол, что он такой неловкий? С ее легкой руки это слово будто приклеилось к нему. Хорошо еще, что парню хватило ума не обращать внимания на обидное прозвище.
В соседском деле всякое бывает: обиды, недомолвки, порой даже ссоры. Но, что бы ни было, я всегда любовалась Ольгой Дмитриевной: высокая, стройная, красивая женщина с пепельно-русыми гладко зачесанными волосами, собранными на затылке в валик, большими карими глазами и точеным носиком. Однажды она принесла показать фотографию, запечатлевшую ее совсем молодой, – настоящая дама. Рассказала о своем детстве. Оказывается, она наполовину полячка, ее девичья фамилия Рокобыльская. Профессии у нее никакой не было, она никогда не работала. Зато дома у нее всегда царил порядок. И готовила соседка отлично. Иногда с готовым блюдом заходила к нам, угощала. Мне запомнился мусс – что-то такое воздушное, душистое, очень вкусное.
Шли годы. Уехала в Ленинград Елена Александровна со старшим сыном. А.А. Юрьев привел в дом молодую жену – студентку Уральской консерватории Тамару Радченко. Летом и в зимние каникулы из флигеля доносились рулады – это Тамара пела гаммы. Несмотря на то что она была совсем молодой, а я уже заканчивала 10-й класс, то есть почти ровесницы, общаться не приходилось. Видимо, интересы были разные. Только раз, встретившись во дворе, Тамара спросила, где я собираюсь учиться.
Александр Александрович был уже тяжело болен – врачи обнаружили рак. В 1952 году он умер. Уехала в Ленинград его мама Елена Михайловна с внуком. Флигель заняли Листовы. Серафим Константинович был назначен главным инженером, а В.А. Шевченко возглавил завод. К этому времени предприятие уже называлось «Камизолятор», а до этого было под номером, кажется, 674.
Т. Радченко окончила консерваторию и работала в Свердловском оперном театре. Мне удалось побывать на ее выпускном спектакле, она пела партию Розины в «Севильском цирюльнике» Россини. И потом я нередко видела ее фамилию на афишах театра. Знаю, что ей было присвоено звание заслуженной артистки РФ.
А теперь о Листовых. В местной газете читала о Серафиме Константиновиче как о прекрасном специалисте, рационализаторе. Самые добрые, приятные воспоминания и о его жене Лидии Николавне (так она произносила свое отчество). Своих ровесниц, женщин постарше и даже помоложе она непременно называла по имени и отчеству, а друзей дочери Наташи и сына Кости – только так: Светочка, Галочка, Сашенька, причем получалось это у нее ласково, от души.
И если в «царстве» Юрьевых я была только однажды, когда Александра Александровича готовились хоронить, а Шевченки дальше порога соседских детей не пускали, к Листовым можно было заходить в любое время. Лидия Николаевна всех встречала добрым словом, и у них постоянно толпился подростковый народ. Наташа училась в музыкальной школе, к ней часто заходили одноклассники послушать музыку. В зале у них стоял небольшой рояль «самодельного» вида. На нем же играла в свое время молодая жена Юрьева, а потом, когда Листовы уехали, рояль куда-то увезли.
Хватало у нас и всякой живности. На «заднем дворе» одно время обитала лошадь. По утрам ее запрягали в ходок (это такая повозка с двумя сидениями, на переднем располагался кучер, на заднем – два седока). Седоками были директор и главный инженер. Кучер отвозил их на завод, а вечером они возвращались домой. Персональных машин тогда еще не было.
Возле крыльца флигеля стояла будка, а жила в ней Дружба – сибирская лайка красивого серо-рыжеватого окраса. Была она довольно дружелюбной, но голос – строгий. Гавкнет так, что мороз по коже. Однажды моя шестилетняя сестренка Света, возвратившись из детсада, сходу подбежала к брату Грише и крикнула:
– Отвязывай Дружбу, пойдем мальчишек напугаем!
– Зачем? – недоуменно спросил брат.
– Пусть не задираются!
У Дружбы родились Белка и Искра. Чужие люди не решались заходить в наш двор, хотя собаки содержались на цепи. Ну, а у нас с лайками были вполне дружеские отношения. Я, например, больше боялась индюков. Эту живность в подвале дома содержали Шевченки. Кормили их, гулять выпускали. И вот идет индюк – важный, со страшной красной головой – ей-богу, страшнее гуся! А уж гусей-то как боялась!
Дома у нас жили то кролик, то молоденькая козочка. Помню, коза изгрызла байковое одеяло – одни лохмотья остались. Однажды брат принес из леса ёжика. Ой, как хорошо, радовались мы, всех мышей распугает! Уж не знаю, как чувствовали себя мыши, а нам ёж вообще не давал спать. Всю ночь бегал из угла в угол, топал так, как будто целая армия ежей марширует.
Все – и соседи, и мы – помаленьку занимались растениеводством. У всех было по нескольку грядок на огороде за садом. В 60-е годы огород заняли под строительство частных домов. Кстати, собственный дом построил В.А. Шевченко, а в их бывшей квартире поселились Чертовиковы, оба с «Урализолятора».
Шли годы, уже и Василий Александрович стал жаловаться на здоровье. Ольга Дмитриевна разрывалась между Камышловом и Ленинградом. Здесь – больной муж, там – семья сына, внуки. В 1973 году В.А. Шевченко не стало. В начале войны оба – Шевченко и Юрьев – волей судьбы оказались на Урале, оба немало сделали для завода, для города. Оба похоронены на городском кладбище, их могилы расположены рядом.
Наша семья в 1965 году получила жилье в поселке завода стройматериалов. Не хотелось уезжать из своей обжитой квартиры – светлой, удобной, но, к сожалению, очень холодной. Зимой обходились без холодильника – на полу застывало масло. Натопишь печку – вверху температура за 40 градусов, внизу – 5-6. Вот что значит неотапливаемое подвальное помещение. А оно как раз под нашей квартирой.
После нас еще немало жильцов квартировало здесь. И дом, и флигель завод передал на баланс городского коммунального хозяйства, но ничего не изменилось: старое здание, простоявшее без ремонта десятки лет, рушилось, и вот уже остались один руины. Мне жаль нашего дома, где прошло детство, юность, молодые годы. Жаль и сада. В нашу бытность там хоть какой-то порядок был, деревья сохранялись. А сегодня не осталось ни красоты, ни очарования прежних лет…
Зинаида СЫСЮК.
Фото Н.И. Новожилова.
© Редакция газеты «Камышловские известия»
