«Камышловские известия». Последнее письмо с фронта

Когда началась Великая Отечественная война, мой папа Василий Дмитриевич Корьякин, уроженец Ожгихи, 1910 года рождения, служил в Еланском гарнизоне. Мама позднее рассказывала, что его даже домой не отпустили повидаться с родными, и тогда они вместе со свекровью Аграфеной Васильевной поехали его провожать. Солдат погрузили в вагоны и увезли. Папе было тридцать лет, у них с мамой к началу войны было четверо детей: Галина, 1933 г.р., Мария, 1936 г.р., я родилась в 1938 году и брат Николай — в 1940 году. Старшие сестры папу запомнили, а мы с Колей — нет.
Жили мы бедно, как говорится, не под себя послать, ни одеться. У нас была корова Зайка, крупная, ей надо было много корма. А мы — один другого меньше, косить не умели, и маме одной справиться было не под силу. Эту корову нам поменяли в колхозе на стельную телку, но она у нас погибла во время отела. Дом был тоже большой, дров не хватало, да еще печка стала дымить. Доходило до того, что вода замерзала.
А какие большие налоги надо было платить! Кроме этого, следовало сдавать молоко, мясо, яйцо, а есть они в хозяйстве или нет — это никого не интересовало. Часто приходила комиссия из сельсовета с предложением о подписании заёма, хоть на 200-300 рублей, а мама за нас получала всего 342 рубля. Обычная картина тех лет — холодные и голодные дети в пустой избе. Раз пришла очередная комиссия, мама взяла полотенце и стала вязать петлю. Мы ее за юбку с братом схватили, тянем к себе. Узнали об этом мамины родители Иван Спиридонович и Елена Ивановна, пришли к нам и говорят: «Ты, Кланя, не дури, не делай глупости». Так и жили.
Старшие сестры подросли, стали помогать людям пасти коров, овец, нас накормят — мы и рады. В колхоз тоже рано пошли работать, летом косили хлеба на полях. Мама у нас была звеньевой, она работала с большой косой-литовкой, мы — с маленькими. Ходили, ссекали осот, в бригаде нас было от 10 до 15 ребятишек. В конторе маме выдавали гороховую муку. Она на костре варила из нее что-то наподобие супа, в отдельном котелке кипятила воду, в которую бросала смородиновые листья. Поедим такой похлебки, чаю попьем, немного отдохнем — и снова за работу.
Осенью, когда начиналась уборка хлебов, женщины с серпами шли по полю и жали зерновые, а мы следом за ними собирали колосья в горсти и оставляли на жнивье. Позднее женщины вязали снопы. Их ребятишки отвозили на стан. Когда полевые работы заканчивались, вели обмолот снопов, веяли зерно. Мы, дети, работали наравне со взрослыми. Детства у нас, по сути, и не было.
Хорошо помню, когда почтальон принес последнее письмо с фронта. Это было в марте 1945 года. Старшая Галина жила у папиных родителей и пасла гусей, а мы, младшие, находились все время с мамой. Она часто болела. Однажды маме и еще одной деревенской женщине дали в колхозе лошадь, чтобы они съездили в лес и привезли хоть каких-нибудь дров. В это время к нам пришел почтальон и дал нам конверт, склеенный от руки. В конверте было папино последнее письмо и письмо его друга. А еще там были красивые открытки. Папа, когда стал воевать на территории Германии, постоянно присылал нам открытки.
В школу я еще не ходила, мама меня не отпустила, так как надо было водиться с братом Николаем. Поэтому читать мы не умели. Мы конверт открыли, стали рассматривать открытки, радовались. У нас всегда соседские ребятишки собирались, было весело: топили железную печку, пекли картофельные печенки. Тут приехала из леса мама. Как только она зашла в дом и прочитала письмо, сразу же заплакала. Со всей деревни сбежались женщины, плохая весть быстро разнеслась, каждая с гостинцем. Кто охапку дров принес, кто чашку гороха, кто хлеба. Одна из женщин взяла Николая на руки и говорит маме: «Клавдия, как ты сейчас будешь жить с такой оравой детей, сама болеешь. Отдай их в детдом». Главное слово осталось за младшим братиком. Николай тогда сказал: «Мама, не плачь. Я вырасту и буду работать. У нас всегда будет хлеб, а сейчас мы и на картошке проживем».
Мама нам позднее те письма прочитала. Папа свое последнее письмо написал 23 марта 1945 года, а погиб 26 марта. Второе письмо было от его друга. Он писал, что с нашим папой он всю войну прошел рядом, и в том бою 26 марта потерял своего лучшего друга. Он похоронен в с. Недер. Позднее мы получили официальный документ о гибели Василия Дмитриевича Корьякина.
Письмо, как святыня, хранится у нашей старшей сестры Галины. Я приведу его в том виде, как оно есть: «В первых строках своего письма спешу уведомить вас, что я жив и здоров. Шлю большой привет жене Глане, дочерям Гале, Мане, Томе и любимому сыну Николаю Васильевичу. Всем хочу пожелать самого наилучшего, успехов, а самое главное — всем здоровья. Гланя, я от вас очень далеко нахожусь, в самой Германии. Соскучился, очень, очень но не знаю, когда мы снова увидимся. Обниму ли я вас всех? Мы идем на передовой, война идет очень тяжелая! Пока до свидания. Жду ответа, как птичка лета». Именно этими словами папа всегда заканчивал своим письма.
К сказанному добавлю, что у нашего папы было два брата. Павел Дмитриевич Корьякин пришел с фронта весь израненный и простуженный. Он умер уже дома. У дяди Паши было двое детей — Фаина и Анатолий. Третий брат Андрей пришел с войны живым. У него детей не было.
Мама, Клавдия Ивановна Корьякина, вырастила нас четверых, все мы стали достойными людьми. Я с малолетства работала дояркой сначала в колхозе, потом в совхозах «Первомайский», Скатинский, «Квашнинский». У меня трое взрослых детей, пять внуков, уже есть правнучка. Мама всю жизнь жила со мной, она работала до 70 лет, правда, на весьма скромных должностях — скотник, сторож. Умерла почти в 90. До столь почтенной даты не дожила всего пять месяцев.
Все благополучно сложилось у моих сестер и брата. Старшая Галина уехала в Свердловск, работала на железной дороге, Мария живет в Алапаевском районе, трудилась продавцом, в клубе. Младший наш братик Николай живет в Верхней Синячихе, работал прорабом. Все мы уже давно пенсионеры, но помним свое голодное и холодное детство, и чтим память отца, погибшего за Отечество.