Рассказ-быль
Они вместе бродили по древнему Херсонесу, загорали на золотом пляже Феодосии, парились на картофельном поле, бывало, и спали втроем на одной кровати в университетском общежитии. Они были подругами. Но не в общепринятом смысле этого слова, а Великими Подругами. Конечно, они могли посплетничать, обсудить приятелей, поменяться тряпками. Но это не было тем главным, что объединяло их. Было нечто родное, физически ощутимое, близкое и в то же время глубоко спрятанное внутри (видимо, то, что называется душой). Казалось, они родились близнецами — от одной матери. Хотя учились подруги — Галка, Верка, Ирка — на разных факультетах и даже на разных возрастных курсах. Но это ничего не значило. Как только Ирка-журналистка бросала клич: «Девчонки, сегодня идем на графские развалины. Лекции отменяются», никто не спорил. Графские развалины — громко сказано. Это были развалины некогда старинного трехэтажного дома. Кое-где сохранились высокие стены, а внутри почти замкнутое пространство, которое для них было королевским залом.
Сами девчонки называли себя инфантами. Почему? Одному Богу известно. Может быть, от слова «инфантильный». И вообще, причем тут Испания? Галка, длинная и худая, больше была похожа на принца, чем на принцессу. Верка, маленькая и полная, на принцессу не тянула по определению. Вместе их звали Пат и Паташонок. Впрочем, это с подачи ненормальной Ирки, которой нравилось все время во что-то играть, даже если игра затягивалась и становилась опасной. Но Ирка будила воображение. Подруги зажигали свечу, садились на уцелевший кирпич и слушали ее. Она то ли пела, то ли читала какие-то непонятные протяжные стихи, хотя и очень красивые, но ни на что не похожие. Скажете — смешно. Ведь уже не подростки — студентки. Но было не смешно, а скорее грустно и тревожно от предчувствия близкого расставания и какой-то непоправимой беды. Так оно и случилось.
Наступили летние каникулы. Подруги решили слетать к морю (благо, тогда это было легко). Конечно, дикарями, с тремя стипами, плюс папы-мамины «подачки». Билетов ни на один рейс ближе к морю не было. Ткнули пальцем в расписание. Попав в Ставрополь, всезнающая Верка сказала: «Это то, что нужно, от моря недалеко». Галке было все равно, а Ирке очень хотелось попасть в Севастополь. Там жил их (так считалось) общий друг и Иркин любимый. Летом он работал экскурсоводом в Херсонесском музее.
Вот и полетели. Теплая южная ночь встретила их запахом цветущих магнолий и стрекотом цикад. Немного прибалдели. До этого из них никто еще не был на юге. Это был другой мир — праздничный и прекрасный. Хотя в гостиничном номере бегали тараканы, а душ был в конце коридора. Одной ночи хватило. Еще трое суток в Феодосии. Жарились на пляже и каждый день ходили в музей А. Грина. Он-то их и не отпускал, этих современных Ассолей.
До Севастополя все-таки добрались. Общий друг Гена Шнайдер жил в небольшом доме, увитом виноградником, со свирепой мамашей. Длинный, нескладный, он очень удивился:
— Девки! Вы откуда?
Ирка тут же полезла целоваться. Гена слегка приобнял ее, снова растерянно повторил:
— Вы откуда? Как тут?
— Как, как, — проворчала Галка. — Ногами.
— Ну, пойдемте, — Гена кивнул в сторону, скорее всего, кухни, — накормлю.
— Вот и встретились, и гостям рады, — насмешливо сказала практичная Верка.
— А! Девки-инфанты, где наша не пропадала, — Ирка гордо подняла голову и королевской походкой пошла за Геной.
Им отвели маленькую комнату, за которую Генкина мама содрала как за коттедж. Сам Гена пребывал в ступоре и не знал, что с ними делать.
— Вообще-то, Гена, мы приехали не к тебе, а к морю, — дипломатично выступила Галка. — Так что — веди.
До моря добирались довольно долго, на троллейбусе. Пляж оказался диким, каменистым, море — глубоким и соленым. Галке и Верке купаться расхотелось. Они устроились на больших камнях, похожих на выкинутых волной китах, позагорать. Ирка и Гена плавали хорошо. Заплывали далеко, и долгое время их не было видно. Где они были и что делали — неизвестно. Только обратно они шли, взявшись за руки. На следующий день вместе и пошли (то есть поехали) в Генкин музей. Чем он там занимался, почти бесплатно, и почему его обожали сотрудники музея, — отдельная песня. Потрясли раскопки древнего города, сидели на античных плитах, пили кислое абхазское вино и причисляли себя к вечности.
Обратно возвращались пешком. Солнце садилось огромным красным шаром. Гена и Ирка ушли далеко вперед по каменистой дороге. Фигуры их, освещенные солнцем, казались нереальными, как будто они и сами уходили в вечность и бесконечность.
Через два дня Верке и Галке надоело мотаться на пляж, и они решили остаться дома, понежиться в постели. Гена уговаривал:
— Мы идем на мыс Фиоленж. Туда такой крутой спуск, что можно на попе съезжать. А за ним сосны и море.
Нет, ни за что! Девчонки были упрямы. А Ирка пошла.
Спуск, действительно, был крутым. И Ирка… разбилась. Вот так… Оступилась и разбилась насмерть. Верка и Галка не стали дожидаться приезда Иркиных родителей и улетели в тот же день домой. Было ли это предательством по отношению к Ирке, они и сами не знали… Одной инфанты не стало.
Верка вскоре вышла замуж. Родила сына и совсем случайно узнала, что Гена погиб, попав под машину. Нелепо, банально, как и Ирка. Хоронило его пол-университета. Скорби не было, была светлая грусть. Еще она узнала, что его любила женщина-поэтесса, довольно известная, старше его намного. В каждом сборнике ее стихов был так или иначе Гена. Галка переживала больше. Она любила Гену вовсе не как общего друга. Как-то призналась, что на той каменистой дороге из Херсонеса остро завидовала Ирке с Геной. И солнцу над ними.
Татьяна СИРИНА.
© Редакция газеты «Камышловские известия»
