Да, были люди…

Наши земляки

В 1994 году наша газета перепечатала из пышминской «Знамя Октября» материал корреспондента Веры Мещерягиной о Иване Ивановиче Менухове. Родился он в деревне Менуховой Четкаринской волости Камышловского уезда.

Чем интересен этот человек? Тем, что ему посчастливилось быть знакомым и сопровождать в экспедиции выдающегося русского путешественника Н.М. Пржевальского. Николай Михайлович жил и работал в XIX веке. Это русский путешественник, географ, натуралист, исследователь Центральной Азии, писатель, генерал-майор (1886 год), почетный член Петербургской Академии наук (1878 год).
Читайте материал Веры Мещерягиной о том, как пересеклись пути-дорожки нашего земляка Менухова и великого путешественника (материал дается в сокращении).

Человек с портрета
Все, кто бывает в нашем Пышминском музее, обращают внимание на портрет старика в шляпе. Что-то есть в нем этакое, хочется смотреть еще и еще. Окладистая борода, широченные плечи. А взгляд какой из-под густых бровей! Умный, внимательный, цепкий. Живет в этом взгляде вечная тайна, одному ему, а может, еще лишь горстке людей известная. Тем, с которыми побывал Иван Менухов в Гималаях, посетил Тибет – самые таинственные, доныне неразгаданные и неизученные места планеты.
Кроме того, человек с портрета лично знал великого путешественника Н.М. Пржевальского, ходил с ним в последнюю экспедицию.
И.И. Менухов родился в 1865 году, в положенное время был призван в армию, служил в Ташкенте. Однажды туда приезжает Пржевальский, чтобы набрать команду для экспедиции. Как наш земляк попал в эту экспедицию, лучше узнать из воспоминаний его современников, которые разговаривали с Иваном Ивановичем в том числе и о путешествии.

«Приглянулся я Пржевальскому»
…15 июня 1951 года мы пригласили старика Менухова в школу на беседу. Постукивая палкой, он вошел в музей, низко поклонился. Все мы, учителя и школьники, с интересом рассматривали человека, который знал Пржевальского.
Иван Иванович седой как лунь. Глаза стариковские со многими морщинками около век, но взгляд еще бойкий, видно, что когда-то был боевым и смелым человеком. Слух у старика притупился. Заметили мы, что на правой руке шишки от ревматизма. Принесли мы на стол много книг о походах Пржевальского и разложили их перед стариком.
– Грамотный я, детоньки, но очки забыл, ничего не прочитать, – говорит Иван Иванович.
Мы вооружили гостя лупой и показали фото соратника Пржевальского Петра Кузьмича Козлова. Долго смотрел, потом говорит: «Как будто Козлов». Показали фото Пржевальского.
– Это Николай Михайлович, без стекла вижу.
Началась беседа, зашелестело по блокнотам больше десятка карандашей.
– В 1888 году я служил в четвертом Ташкентском стрелковом полку. Пржевальский приехал в Ташкент в сентябре комплектовать команду для похода. С ним прибыли Козлов, Роборовский и шесть нижних чинов.
14 сентября весь наш полк выстроили. Пржевальский пошел по фронту. Сначала он остановился против Сальникова, уроженца Пермской губернии, приглянулся ему Сальников, велел Роборовскому записать. Потом остановился против меня и спросил:
– Как фамилия?
– Менухов, ваше превосходительство – ответил я.
– Табак куришь?
– Никак нет.
– Как стреляешь?
– По первой категории.
– Запиши, Роборовский – сказал Пржевальский и пошел дальше по фронту.
Из нашего полка выбрал только четырех солдат.
Скоро мы выехали в город Бишкек, где закупали верблюдов. За это время ближе узнали знаменитого путешественника. Пржевальский был высокого роста, полный, очень живой, на походке быстрый, всегда веселый, а взгляд у него был суровый, так тебя насквозь и прожигает. С нами обращался просто. Меня называл Манькой, Нефедова – Нефедка, а Телешова – Телешкой. Честь от нас не принимал и офицерам не велел требовать. Когда мы приехали в город Каракол (ныне Пржевальск), местное начальство намерено было встретить нас парадом – он махнул рукой: не нужно, дескать.
Часто рассказывал нам что-нибудь научное или из своих походов. Голос у него был басистый, а смеялся громко, до слез, бывало, досмеется. Стрелок был замечательный. Бросим ему одно за другим два яйца – оба разобьет.

Последняя охота
Заболел он вот от чего. Около Бишкека водилось много фазанов. Пржевальский решил съездить на охоту. Взял с собой Козлова, Роборовского и троих солдат: меня, Голубева и Благова.
Мы были без ружей, с мешками под фазанов (мешки там называют тагары). Полные тагары настреляли. Пржевальский побегал, погорячился, захотел пить и говорит Роборовскому.
– У тебя, Роборовский, есть чарочка, дай из речки воды напиться.
– Вода здесь плохая, пить нельзя, – ответил Роборовский.
– Ничего, мне приходилось всякую пить.
Налил наш Николай Михайлович этой воды, а в Караколе заболел.
Сначала он лежал в своем шатре, а потом для него приготовили госпитальный барак. Много врачей к нему ходило, но ему становилось все хуже и хуже.
20 октября я ночью дежурил у больного Пржевальского. Одного мы его ни на минутку не оставляли. Перед утром Николай Михайлович открыл глаза, посмотрел на меня и сказал с заиканием:
– Мань-ка-а, это ты? Подни-ми ме-ня.
Я подбежал к нему, начал поднимать. А где мне одному поднять, он тяжелый был. Я крикнул Роборовского и Козлова, которые спали в юрте напротив. Они прибежали полуодетые. При них Пржевальский что-то еще невнятное проговорил, вздохнул, вздрогнул всем телом и затих.
Всех нас поразило горе, мы всей душой любили Николая Михайловича. Пришла телеграмма из Петербурга, чтобы тело везти туда, но решили похоронить на месте, так как Пржевальский еще при жизни завещал похоронить себя в Азии.
Похоронили Николая Михайловича на берегу озера Иссык-Куль, в 12 верстах от Каракола. Похороны были торжественными. Везли на лафете, при опускании в могилу дали залп из орудий.
При жизни он нам говорил, что по окончании похода всех нас возьмет к себе в имение гостить. «Буду вас учить, а после уроков будем ходить на охоту и на рыбалку», – мечтал Николай Михайлович. Мечты не сбылись.

Вдоль границы с Китаем
А экспедиция продолжилась. Состав команды был уменьшен вдвое. В мае 1889 года мы выступили в поход, Пржевальского заменил М.В. Певцов. С нами шло 88 верблюдов, более сотни баранов, много лошадей. У баранов вожаками были баран Макся и козел Васька. Имелось еще три собаки: Бутузко, Шарик и Тигренок.
Из Каракола направились на юг, а потом пошли в горы, я таких гор, какие мы проходили, не встречал: оком не обведешь, на озере Лобнор были (бессточное, соленое, на западе Китая). Оно громадное, берега поросли камышом. В то время был осенний перелет птиц. И мы питались охотой. Джунгарию (близ границы с Китаем) мы исходили всю, в то время люди жили очень плохо. Однажды джунгарцы спасли нас от гибели. Было это в январе 1891 года, стоял холод, шел дождь со снегом. Пищи у нас почти не было. Верблюды ноги подтерли, еле тащились. Правда, Певцов нас подбадривал, и мы привыкли уже ко всевозможным лишениям, но истинное положение дел каждый знал.
Наши общие любимцы Макся и Васька всегда умели находить воду и место, где кормом пахнет. Так и на этот раз, они нашли путь к речушке, по берегам которой росли кустики. Верблюды подкрепились, а нам пищи не было, даже дичь не попадалась.
В карауле были мы с Ефимом Гладких, он из Челябы родом. От истощения и страшной усталости мы, видимо, вздремнули. Вдруг слышим громкие разговоры, открыли глаза, что-то красное мелькает в кустах.
– Кто это? – спросил я.
– Роборовский, поди, намотал на рога козлу Ваське красную тряпку и балует. Кушать нечего, нужно как-то веселить себя, – ответил мой напарник.
Оказалось, нет. Это был джунгарец в красном малахае на голове. Выяснилось, что джунгарцы (их было трое) отправились на охоту. Фельдфебель Иванов, заметив их, стал им кричать. Джунгарцы испугались, пустились наутек. Но видя, что никто им вреда не делает, остановились.
Мы купили у них продукты, взамен дали три винтовки, патроны и денег (у нас имелось серебро в слитках). Наш кузнец выбивал серебро полосками, а полоски рубил на маленькие квадратики. Если покупка свершалась в селении, то джунгарцы или китайцы взвешивали кусочки на весах, считали так: «дан», «фын»…
Джунгарцы поехали домой счастливые после торговой сделки. Наш переводчик Александр Сташков, родом из города Верного, знал джунгарский, китайский и киргизский языки. Он сказал нам, что, по их отзывам, мы заплатили им столько, что на охоте такую сумму им в три года не заработать.

По Яркенд-Дарье
Путь наш шел, большей частью, по долине Яркенд-Дарьи. Реки там горные, страшная быстрота. Жители везде нас встречали хорошо. Певцову подносили дастархан – угощение по-нашему. Оно обычно состояло из кислого молока, пшеничных лепешек, фруктов, вареных яиц. Когда шли вдоль Яркенд-Дарьи, то на север от нас простиралась пустыня Такла-Макан. Эта страшная пустыня тянется на 800 верст в длину. Дороги через нее нет. Много в тех местах буддийских монастырей. В одном из них мы увидели тысячи голубей. Зимовали мы в селении Ния на реке того же названия.
После отдыха двинулись дальше. Если бы Пржевальский не умер, то мы бы пошли до Лхасы – это столица Тибета и священный город, где будто бы цветы и трава никогда не вянут. Хлеба во все время похода мы не видели, а питались, кроме мяса, дзамбой – жареной мукой, вроде нашего толокна, только хуже. Дзамбу примешивали в чай и в суп. Под конец похода мы очень страдали от голода и холода. Вел нас некоторое время проводник, но потом сказал: «Бутунда» (по-нашему «не знаю»), и уехал.

Спас нас конь
И когда казалось, что мы вот-вот выбьемся из сил, нас спас мой конь Маврик. Мы поднимали двух упавших верблюдов, вдруг моя лошадь вырвалась и побежала вперед. Певцов, помню, крикнул: «Твоя лошадь, Менухов, убежит, лови ее».
Я побежал за конем, он все дальше и дальше, скрылся в ущелье. Бегу, думаю: «Вот беда приключилась». Догнал Маврика, а он около какого-то сарая выгребает из-под снега траву и ест. Схватил лошадь за повод и вижу столб, на нем написано: «Старший урядник Обабков».
Я очень обрадовался, так как понял, что, видимо, на этом месте стоял казачий пограничный пост. Поскорее вернулся обратно и сообщил Певцову. Погнал туда на своей лошадке Богданович, развел в шалаше костер. На другой день к нам неожиданно приехал киргиз-охотник. Он и сказал, что мы находимся на родной земле и что ближайший к нам – город Зайсан, а до него пять переходов, то есть 100 верст. Певцов наградил киргиза, послал его в Зайсан, чтобы нам была оказана помощь. Через несколько дней пригнал на тройке с теплой одеждой и продуктами офицер. Когда мы подходили к городу, то увидели, что нам навстречу идет и едет чуть ли не все население города…
Всех наших верблюдов, лошадей, собак купил какой-то купец. Мы в Зайсане долго стояли и видели, как Макся и Васька парочкой бродили по улицам, а население угощало их пряниками, сахаром, хлебом и при этом говорило: «Вон путешественники идут».
После отдыха в Зайсане мы вернулись в свои воинские части. Со службы я вернулся в 1892 году. До Самарканда ехали на лошадях, потом до Каспия – по железной дороге, дальше пароходом по Каспию, Волге, Каме, а от Перми до Камышлова – снова по железной дороге.
В Ташкенте я женился, потом несколько раз ездил к родным в Ташкент. Однажды встретился там с Козловым. Он ехал в Каракол, вез украшения на могилу Пржевальского – фигуру орла»…

Вместо послесловия
На этом мы прервем повествование И.И. Менухова. Добавим, что Иван Иванович еще участвовал в войне 1905 года, имел награды: Георгиевский крест 4-й степени и медаль за экспедицию. Вырастил детей. Следы старшего сына Никифора затерялись в годы гражданской войны, а младший погиб в 1943 году на севере Смоленской области. Живет в Тюменской области внук Ивана Менухова, полный тезка своего замечательного деда. Работал он в 90-е годы на строительстве Тюменского нефтегазового корпуса.
«Можно только поразиться, какие люди жили и живут в нашем маленьком Пышминском районе», – пишет автор очерка Вера Мещерягина. И спасибо ей от всего сердца за то, что раскопала этот факт из жизни района, подарила его всем нам, заставила убедиться, что нам есть на кого равняться, кем гордиться. «Да, были люди…»

К печати подготовила Елена ФЛЯГИНА.
На фото Иван Иванович Менухов. Памятник Пржевальскому в Караколе.