Большая дорога

Ирбитский тракт 1950-х годов – пыльная в жару, грязная в распутицу и во время дождей, песчаная дорога, протянувшаяся через всю деревню на целый квартал по улице Первомайской (Насоновской), круто сворачивающая на Ирбитскую и петляющая за деревенской околицей в северном направлении по всей поскотине. Оканавленная по обеим сторонам, с тропинками вдоль покосившихся, запылённых по самые крыши, приземистых изб и добротных, бывших кулацких пятистенков, с обширными, по 30-35 соток, земельными наделами, тянулась в сторону Ирбита.

Дома и жители

Вдоль Большой дороги не было никакой растительности. Из зелёных насаждений росли лишь размашистая ель полувекового возраста у дома старшины милиции Андрея Карповича, да точно такая же, напротив, у старого королёвского пятистенка, стоящего чуть сбоку от Горки-Федорки за Анохинским болотом. Ещё припоминается рябинка у аккуратного дома горбатого Бори. Этот дом, стоящий на углу улиц Ирбитской и Новой (Красных Партизан), несколько выделялся от остальных какой-то своей красотой. Обшитый «в ёлку» короткой вагонной доской, с резными наличниками и большими воротами с очень тонкой металлической резьбой фонариков на высоких макушках столбов, он притягивал к себе. Живописность его дополняли причудливые, фигурно выгнутые четырёхгранные ажурные водостоки по углам дома и металлические кружева, опоясывающие белёные печные трубы. Почерк жестяных работ был примерно такой же, как на здании городской типографии. Местные деревенские старожилы рассказывали, что покойный отец хозяина дома был искусным мастером-жестянщиком. Жаль, конечно, что облик дома не сохранён до настоящего времени.

По диагонали, наискосок от него – высокий дом под четырёхскатной шатровой крышей и с полуподвальным цокольным этажом, под номером семь (сейчас № 11). По рассказам местных старожилов, в дореволюционные времена богатый хозяин дома вместе с сыновьями занимался частным извозом. Возле дома был большой двор с завозней и крытыми под одну крышу строениями, крепкий лабаз из красного кирпича с внушительного вида железными дверьми, запирающимися на массивный кованый болт. По слухам, в этом доме после раскулачивания хозяев располагалось местное отделение НКВД. Надпись, гласящая об этом, сохранялась на входных дверях под несколькими слоями краски вплоть до начала XXI столетия. Во время войны и после там было колхозное общежитие для эвакуированных с запада. В 1954 году дом с приусадебной территорией в 37 соток был отдан в частное владение. В начале 1970-х годов по огороду этой усадьбы был проложен небольшой проулочек, названный именем Василия Колина, местного героя первых лет Советской власти. А на остальной территории поставили ещё два дома.

Старинный приземистый дом-пятистенок под номером 13, стоящий без всякого фундамента, на мощных, диаметром в обхват, смоляных стволах кромлёной лиственницы, с двором, обнесённым крепкими строениями плотной амбарной рубки, принадлежал зажиточному хозяину Николаю Ивановичу Путинцеву, старичку маленькому и сухонькому, насквозь пропахшему дешёвыми тридцатикопеечными «Охотничьими» сигаретами. В левой половине жил сам Николай Иванович со своей «баушкой Тоней», маленькой, согнутой пополам, но бегающей довольно шустро, старушкой. В другой половине дома жила его младшая сестра Зоя Ивановна с парикмахером Иваном Варфоломеевичем (его почему-то все звали Иван Васильевич) и двумя детьми. Младший, Вовка, впоследствии стал генерал-лейтенантом Романовым, окружным казачьим атаманом и частым гостем нашего города.

В доме № 19 в полуподвальном помещении жила сгорбленная старушка Мария Ефимовна Казанцева. Жила тихо и скромно, рассказывали, что в прошлом она была богатой, властной хозяйкой многих домов этого квартала.

Самым красивым на улице считался высокий двухэтажный, окрашенный в разные цвета, Анохинский дом, высившийся за большим болотом, которое и сейчас старожилы называют Анохинским. Украшал фасад мезонин с небольшим ажурным балкончиком. Болото в то время представляло собой растянувшееся на весь квартал озеро, доставляющее в половодье и во время летних дождей немало хлопот людям, живущим поблизости. Вода, выходящая при разливе из берегов, топила тракт и придомовые территории. Позднее его углубили, а вокруг водоёма местные жители высадили тополя, поглощающие излишки грунтовых вод.

Цыгане

Но вернёмся на улицу того времени. Транспортного движения на тракте почти не было. Изредка прошмыгнёт какая-нибудь районная полуторка, или нехотя протарахтит гусеничный колхозный трактор, гремя на всю округу ржавым скрипучим прицепом. Гужевой транспорт сновал взад и вперёд несколько чаще. И только босоногая, чумазая и вечно горластая деревенская ребятня беспрестанно носилась по дорожной пыли, до самого края деревни, гоняя то велосипедный ржавый обод, ловко и умело управляемый выгнутой из проволоки рогаткой, то остроносого «чижа», поддаваемого вперёд лёгкой деревянной лаптушкой.

Иногда передавался по цепочке тревожный ропот: «Цыгане… Цыгане едут…». На лицах многих местных жителей появлялся ужас. Детей сразу загоняли во двор, а ворота домов запирали на засовы. И деревенская улица на некоторое время словно вымирала. Только любопытные до всего пацаны заскакивали на высокие заборы и сидели там, как воробьи, робко поглядывая сверху вниз.

Цыгане разъезжали по округе на красивых сытых лошадях, запряжённых в пёстрые крытые фургоны и кибитки, которые были битком набиты курчавыми цыганятами. Остановившись на перекрёстке, цыгане, как муравьи, быстро расползались по близлежащей территории. Горластые, пёстро одетые молодые женщины с грудными детьми на руках нагло стучались в ворота и окна, предлагая погадать. А черноголовые чумазые цыганята, отвлекая внимание, предлагали сплясать за пятак. Цыганки возрастом постарше, подобрав подолы своих ярких юбок, успевали почти в открытую ловко загонять зазевавшихся кур, уток, гусей и всю прочую живность в мешки, а цыганята шустро перетаскивали их в фургоны. По окрику барона все спешно грузились, прячась под яркие пологи из пёстрых платков и старых половиков. Громкий гвалт, шум и суматоха мгновенно прекращались, и табор снимался с места. И никто с ними не связывался, так как все знали, что это совершенно бесполезно.

Парашник

Частенько по улице, благоухая специфическим «ароматом», проезжал со своим обозом парашник. Обоз состоял из трёх-четырёх гужевых подвод с горизонтально закреплёнными на телегах большими деревянными бочками. На козлах самой передней подводы сидел, поклёвывая носом, «начальник» обоза. На последней бочке стоял под углом, медленно и плавно покачиваясь в такт этому торжественному движению, большой железный черпак с длинной деревянной рукоятью. Деревенская детвора дружно бежала следом за обозом и кричала вслед дразнилки. Канализации в те времена в городе не было и во многих казённых домах: в горсовете, больнице, детских садах были выгребные ямы, которые надо было регулярно вычерпывать, а отходы вывозились на поля как органическое удобрение. Наблюдать такое зрелище можно было почти до середины 1960-х годов, пока в городских организациях не появились первые машины НЖ.

Реможник

Изредка по деревне не спеша проезжал на лошади реможник. Весть о его приближении летела задолго впереди него. Реможник собирал для городской заготконторы разный утиль: тряпьё, кости, цветной металл, макулатуру, а иногда и металлолом. Всё это по весу и расценкам отоваривалось разным мелким дефицитом, которого в тяжёлое послевоенное время в деревне не купишь: иглы для швейной машинки в бумажных пакетиках, цветные резиновые шарики, иногда даже с пикушкой, наборы спичечных этикеток для коллекций и всякая другая мелочь. Ребятишки ждали приезда реможника, как Деда Мороза на Новый год, неся со всех сторон разный ненужный хлам, считающийся вторичным сырьём. За счёт таких выездов очищались от мусора и отходов все дворы и все стихийные и производственные свалки.

Деревенский бульвар

Обочины улиц в деревне были покрыты шелковистой ковровой травкой, ежедневно «подстригаемой» коровами и прочей живностью, прогоняемой дважды в сутки, утром и вечером, на пастбище и обратно. Три больших колхозных, два деревенских и городское стада, проходя мимо, ежедневно «чистили» частные придомовые территории. И никакие саженцы, высаживаемые ежегодно пионерами и хозяевами домов, не успевали приживаться на своих местах. Как бы хозяева их ни огораживали, как бы тщательно ни оберегали и ни защищали от прожорливой местной живности. Все старания были напрасны. Частенько, пробегая босиком по улице, можно было ступить в большой, жирный, ещё тёплый коровий «каравай», спрятавшийся в зелёной траве-конотопке. Их ещё иногда называли минами.

А тёплыми летними вечерами, уже в сумерках, местная Большая дорога становилась прогулочным местом для всей деревенской молодёжи. Она представляла собою какое-то подобие деревенского бульвара. Нарядная, по-вечернему разодетая молодёжь гурьбою и парами разгуливала вдоль по тихой, отдыхающей от предыдущего дня, улице. Нередко можно было услышать звуки заливающейся гармони и модные по тем временам песни под звонкое бренчание гитары. А после полуночи по дороге весёлой гурьбой шли домой после второй рабочей смены девчата со швейной фабрики: насоновские, солодиловские и галкинские. Шума, смеха и песен – на всю деревенскую округу. И только лишь после того, как все пройдут, на некоторое время в ночной деревне устанавливалась полнейшая тишина, изредка прерываемая сонной собачьей брехнёй. Угомонившаяся наконец-то деревня отдыхала и спала несколько часов до переклички первых голосистых утренних петухов…

В божеский вид Большая дорога была приведена в 1967 году, когда в Насоново на улицу Ирбитскую пришёл асфальт. А ещё через три года гладкая асфальтированная дорога ровной стрелой пролегла на север, в сторону Ирбита. И только ветхие телефонные столбы, как кресты, долго ещё стояли вехами, петляющими по совхозным полям, указывая путь, где тянулся раньше старинный Ирбитский тракт, проходивший в то время сквозь растянувшиеся по обе стороны на семь длинных вёрст вдоль него деревню Солодилову и село Галкинское.

Сергей УСТЬЯНЦЕВ
Фото Андрея Зайкова.
На фото. Высокий дом под четырёхскатной шатровой крышей и с полуподвальным цокольным этажом, под номером семь (сейчас № 11) на улице Ирбитской.