По волнам памяти…

70 лет Подеды

В моем представлении, память – это дом, который поначалу пуст и беззвучен, но постепенно, по мере продвижения по дороге жизни каждого из нас, он все больше заполняется образами и звуками, и порой достаточно какого-то незначительного толчка, чтобы этот дом ожил, а поселившиеся в нем люди и события задвигались, заговорили.

Фотография подтолкнула

Таким толчком для меня стала публикация статьи Натальи Смеховой в газете от 13 августа о своем отце Г.В. Бородине, скорее, даже не статья – фотография. Именно с таким Григорием Васильевичем я и познакомилась в 1973 году, когда пришла на работу в детскую комнату милиции. Он был начальником отдела Госпожнадзора. Спокойный, выдержанный, интеллигентный. Впрочем, такими же были следователь Виссарион Трифонович Баев, Ф.И. Хороших – скромная секретарь-машинистка, безропотно разбиравшая мои каракули и направлявшая мой, не в меру лирический слог, в русло сухого протокола. В годы войны Фаина Ивановна была телеграфисткой и принимала участие в боях за Севастополь. А ещё один наш сотрудник Викул Симонович Клементьев воевал на Дальнем Востоке, и когда 9 мая 1945 года все праздновали победу, его война еще была в самом разгаре…

Одним словом, статьи о Фаине Ивановне и Григории Васильевиче оживили уголки в доме моей памяти, связанные с товарищами по работе, которым, как и названным выше, пришлось сменить фронтовую форму на милицейскую. Хотелось бы назвать всех поименно и всем поклониться за их трудовой и ратный подвиг, но это невозможно. Так пусть рассказ о некоторых из них станет чем-то вроде благодарности всем фронтовикам от нас, никогда войны не знавших.

Они не звенели наградами

Фронтовиков, на мой взгляд, объединяла одна отличительная черта – скромность. Скромность и беззаветное (не побоюсь этого слова) служение Родине. Они не звенели наградами и не хвастали заслугами, а просто жили и честно выполняли свою работу.

Вот Иван Иванович Таланов – шофер милицейского УАЗика. Он был танкистом и принимал участие в танковом сражении под Прохоровкой, о чем я узнала совершенно случайно, в каком-то будничном разговоре. Боже мой, подумалось мне тогда, это же Курская битва, и вот он, живой герой, рядом со мной! А герой, между тем, рассказывал о совсем, казалось бы, не героических фактах: «Самое страшное – это не бой. Бой, что! Сидишь в танке, и кроме грохота и цели выстрелить первым, пока не подбили тебя, ничего не чувствуешь, самое страшное – запах. Запах, что много дней стоял на том поле. Мне кажется, я его чувствую до сих пор».

Тогда, по молодости, наверное, мне, жаждущей рассказов о подвигах, это признание Ивана Ивановича не показалось значительным, а теперь, думаю, он был прав: самое страшное – запах разлагающегося человеческого тела. Так пахнет смерть. Так пахнет война.

Иван Иванович как-то признался, что не любит вспоминать войну. Впрочем, и мой свекор Михаил Петрович Нифонтов – десантник, получивший в одном из боев тяжелое ранение, тоже не любил ее вспоминать, и не любил смотреть фильмы про войну, но до конца жизни сражался во сне. И, как оказалось, не он один. Многих фронтовиков война крепко держит в тисках, напоминая о себе тревожными снами.

И по очереди спали…

В этом мне признавался А. М. Епанчинцев, когда я брала у него интервью, готовя юбилейный фильм об участниках войны нашего ОВД. Помню, меня поразил его спокойный, какой-то будничный голос, когда он рассказывал о многокилометровых переходах и о том, как приходилось спать на ходу. «Дремать», – поправила я его, не в силах даже представить, как можно спать на ходу.

– Да нет, спать по-настоящему. Зажимали одного плечами и шли. Мы шли, а он спал, и так по очереди.

И опять, как в разговоре с Иваном Ивановичем, подумалось, что для них, фронтовиков, война – это не только стрельба и разрывы бомб, которые чаще и показывают в фильмах, потому что более зрелищно. Это ещё и огромное напряжение сил, это труд – каждодневный, невозможный. Поэтому в их памяти и остаются такие моменты.

В одном из боев А.М. Епанчинцев похоронил своего друга, жаль, теперь не помню его фамилию, потому что он остался в доме его памяти, а не моей.

– На войне дружба измеряется не годами. Не было у нас тех годов, – рассказывал Анатолий Михайлович, – порой и один, вместе прожитый день, стоил дорого, а с ним мы были неразлучны. И его убили…

Он замолчал. Долго молчал. И в этом молчании где-то внутри меня звучало: «…Друг, оставь покурить», а в ответ – тишина. Он вчера не вернулся из боя…».

Санитарка Катя

– Да уж, в последние дни войны, да в чужой-то земле и вовсе тяжело хоронить. Я вот своего Морозова похоронила в Берлине, – услышав мой рассказ об А.М. Епанчинцеве, вдруг сказала наша уборщица Е.М. Варасова, когда мы, наводя порядок в ленкомнате, обсуждали праздничный сценарий, посвященный Дню победы.

– Как? – от удивления мы застыли с раскрытыми ртами.

И было чему удивляться! Столько лет мы работали с ней рядом, и не знали, что она была санитаркой при полевом госпитале.

– Я ведь Варасова-то по второму мужу, а по первому я Морозова, – сказала нам тогда Екатерина Михайловна, – похоронила я его, почитай, у стен самого рейхстага, на могилку и то не сходить.

…И вот я держу в руках «Благодарность», подписанную самим И.В. Сталиным! Человеком, чье имя прежде замалчивалось, а теперь упоминается чаще всего только в связи с репрессиями. А между тем, страна, разрушенная гражданской войной, прошедшая почти в одиночку через схватку с фашизмом и в кратчайшие сроки выковавшая себе ракетно-ядерный щит, который обеспечивает нам мир до сих пор, сделала это под его руководством. Мы сидим у Екатерины Михайловны дома, мой муж, Валерий Михайлович Нифонтов, снимает на кинокамеру этот поистине исторический момент, а я слушаю ее неторопливый голос:

– Мы в оккупации остались. Сперва думали, что война быстро закончится, а потом бежать уж было и некуда. Так и жили под немцами.
– А немцы и, правда, зверствовали так, как показывают в кино? – спрашиваю я.
– Было, конечно. Всякое было: и в Германию угоняли, и расстреливали, да что теперь вспоминать.
– А как вы оказались на фронте?
– Пошла к командиру части, которая нас освободила, и попросилась к ним. Взяли меня сначала на кухню, потом санитаркой, так и воевала при полевом госпитале, таскала раненых с поля боя. Он, бывало, здоровее тебя раза в три, а тащить его надо, да не одного, а с оружием. Не дай бог, оставить оружие, придется за ним снова ползти.

Я смотрела на нее, а перед глазами – сцена из фильма Сергея Бондарчука «Они сражались за родину»: молоденькая девчоночка тянет на шинели изрешеченного пулями бойца и плачет: «Ну, как я тебя, этакого бугая, дотащу? В тебе вон, наверное, центнер целый!», и тут же на просьбу бойца бросить его, отвечает: «Ну, вот еще, глупости какие! Вы не смотрите, что я маленькая, я – сильная», – и снова тянет его, поправляя на худеньких плечиках его и свой автомат. Прежде во время этого эпизода всегда думалось: зачем она автоматы-то тащит? И только после разговора с Екатериной Михайловной этот пробел в моих познаниях заполнился.

И как хорошо, что мы узнаем о войне только из кино или по рассказам наших ветеранов! Вечная память всем, уже оставившим нас, и вечная слава всем им, живущим! А это путешествие по волнам не только моей памяти, но и памяти этих замечательных людей станет малой толикой огромной благодарности к ним, нашим отцам и дедам, мамам и бабушкам, вынесшим на своих плечах огромную страну из огня. Возможно, не все ими было сделано правильно, но не нам об этом судить. Нет у нас, ныне живущих, особенно молодых, не нюхавших пороху, такого права. Есть только святая обязанность: всеми силами, всеми чувствами и помыслами беречь завоеванный ими мир и любить нашу землю, как любили ее они.

Ольга НИФОНТОВА, внештатный корреспондент