Фантастами не рождаются

Галина ШИПИЦЫНА

Во Всероссийский день чтения в гостях у юных и взрослых читателей нашего города побывали уральские поэты и прозаики. В плотном рабочем графике писателя-фантаста Бориса ДОЛИНГО нашлось несколько минут, чтобы ответить на вопросы корреспондента газеты.

– У вас довольно редкая специальность. Совсем даже не лирик, а физик. И вдруг – литература…

– По диплому я физик-метролог. Мой курс был первым в Уральском университете, который заканчивал эту специализацию. Тогда казалось перспективным заниматься измерительной техникой. И вообще, все литераторы разве филологи? Считаю, что даже наоборот. Особенно в той сфере, которой я занимаюсь, фантастике, профессиональных филологов вообще мало.

– Писателем вы стали не сразу, наверное, была причина, что-то «щёлкнуло» однажды?

– Во-первых, мне нравилось читать. Мы в жизни иной раз далеко не сами выбираем себе путь. Где-то влияют родители, на меня, например, очень, где-то другие причины. Внутренне я, пожалуй, больше гуманитарий, чем физик. Но обучение на физфаке мне очень многое дало – прежде всего, естественнонаучный взгляд на вещи, на понимание многих процессов именно с этой точки зрения. Это не высокие слова, в принципе, считаю, что детям надо давать политехническое образование, потому что естественные науки – это основа миропонимания человека.

Во-вторых, мне многое было интересно. Однажды журнал «Пионер» (я учился тогда классе в пятом, а жили мы в Туркмении) объявил конкурс детских рассказов. И мне вдруг так захотелось попробовать. Я, конечно, не то чтобы не верил в свои силы, но подсознательно понимал, что вряд ли какому-то мальчику из Ашхабада что-то светит на таком конкурсе в Москве. Это я много позже понял, что если что-то хочется делать в творчестве, то надо пытаться в любом случае и нельзя сильно переживать, если не получится.

Но тогда рассказ я всё-таки написал. Когда же подошёл с ним к маме, она довольно прохладно отнеслась к моему сочинению, сказав, что в фантастике не разбирается. Да и рассказ, само собой, был совершенно детский: что-то о полёте на Марс. Конечно, это была внутренняя мысленная компиляция из прочитанного в книгах: прилетели, высадились, увидели что-то – улетели. Занимало это ровно тетрадку в 12 листов этаким детским почерком.

Я купил конверт, согнул эту тетрадку вчетверо, вложил в конверт и сунул в обычный почтовый ящик. Понятно, что такое толстое письмо, скорее всего, просто не дошло, и ничего я из журнала «Пионер» не получил. А я очень ждал хотя бы какого-то ответа вроде: «Дорогой Боря, к сожалению, нам это не подошло, но ты молодец, пиши дальше».

И после такого разочарования класса до восьмого у меня вообще исчезло желание что-либо сочинять. А в 8-м я перешёл в другую школу, где была очень увлечённая своим предметом учительница литературы, и она привлекла меня как хорошо учащегося мальчика в литературный кружок. Я там писал какие-то рассказики, стишки.

Но, к сожалению, у родителей моих к этому было достаточно негативное отношение. Они считали, что получить нужно «нормальную» профессию. Отец, военврач, был всё время занят, а у мамы был идеал – её старший брат, зам. директора по науке одного из НИИ в Свердловске. Учился я хорошо, и мне все говорили: надо заниматься наукой.

Потом было поступление, взросление, много всего интересного. Довольно надолго увлёкся музыкой. К сожалению, не увидел в себе каких-то способностей, хорошего слуха и понял, что это «мне не дано». А через некоторое время снова стал писать, потому что была такая потребность. Это началось курсе на третьем. Причём в какой-то момент писал не фантастику, на меня в тот период очень большое впечатление произвело творчество Хемингуэя, очень нравилась его стилистика. Я пытался писать в таком же стиле и именно об окружающей действительности. Эдакий экзистенциализм в чистом виде.

В начале 80-х я был юношей достаточно критически настроенным, исповедовал во многом диссидентские взгляды. Несколько, может быть, даже антисоветские, которые, кстати сказать, к нынешнему дню изменились на противоположные. Но фантастику я всё равно продолжал любить, хотя в то время в чтении её у меня был большой «пробел». Я даже многих тогдашних советских фантастов не знал. Лучшими были, конечно, Стругацкие, их я всегда старался прочитать. Они на фоне большинства других выглядели в те времена как живая картинка на фоне картонных декораций. Первую их повесть «Страна багровых туч» я прочитал во втором классе.

– Кстати, о писателях. С коллегами «по цеху» общаетесь?

– Посчастливилось быть лично знакомым с Киром Булычёвым. Человек он был совершенно замечательный, очень светлый, компанейский, душевный. У него очень хорошие детские книги. И ещё он великолепный публицист. Это я уже позже, после его смерти узнал, что он совершенно уникальный публицист-библиограф фантастики. Есть у него шикарные работы «Как стать фантастом» и «Падчерица эпохи» – о судьбе фантастической литературы в России. Я столько интересного из этой книги Булычёва узнал о том, что происходило в 10-е, 20-е годы, в сталинскую эпоху. Несмотря на то, что у нас размахивали знаменем индустриализации, техники, науки, фантастика была сильно придушена. Потому что, как писал Булычёв, могла ли советская власть, которая и сама не знала, что будет через 20 лет, но подчёркивала, что «партия знает всё», разрешить каким-то фантастам высказываться о том, что случится лет через двести, а то и через тысячу.

В первые же два десятилетия ХХ века, напротив, в России издавалось море фантастики, и даже когда после революции и Гражданской войны страна лежала в разрухе, печатали очень разнообразную фантастику, даже гонорары авторам платили! Значит, книги покупали и читали. А далее, по мере того, как в стране утвердился «сталинский курс», стала разрешаться лишь фантастика «ближнего прицела» – только на пару десятилетий вперёд, и, как правило, сюжет такой: советские инженеры изобретают что-то замечательное, а империалисты пытаются это сломать. А великого фантаста, мирового по уровню того времени, Александра Беляева фактически задушили, не давали писать то, что он хотел. Хотя, когда он начинал, это, действительно, была сильная фантастика с великолепными, свободными сюжетами. Такими действиями и запретами власть, кстати, тоже очень сильно подрывала доверие к самой себе со стороны интеллигенции и вообще мыслящих людей.

– Вы житель мегаполиса. Каким вам показался наш маленький городок?

– Тихий, спокойный, я всегда любил такие. А вообще-то, когда наступает определённый возраст, большие города начинают где-то даже раздражать. Школу я закончил в Ашхабаде. Это, конечно, была столица союзной республики, но по сути, очень провинциальный по тем временам городок. Летом меня отправляли отдыхать от жары в Свердловск, к родственникам. И мне очень нравился такой контраст: на Урале леса, всё зелёное, а в Туркмении – пески, а зелень, что есть, выгорает к середине лета от палящего солнца. И Свердловск всегда воспринимался мной как настоящий мегаполис (хотя мы, конечно, такого слова тогда не знали) по сравнению с Ашхабадом, на три порядка более столичным, хотя и в Ашхабаде были большие красивые здания. Но Туркмения – это же сейсмичный район, и очень долго там выше трёх-четырёх этажей ничего не строили. Поэтому внутренне я не житель мегаполиса, а скорее, наоборот. Я люблю бывать в той же Москве, но максимум – неделю, а потом устаю от толпы, от вечной тамошней суеты. Хотя очень люблю людей и люблю общаться.

– Благодарю за беседу, будем рады снова видеть вас в нашем городе. И – новых сюжетов, героев, фантастических историй.

О писателе
Борис Анатольевич Долинго – русский писатель-фантаст. Член Союза писателей России с 2004 года. Пишет фантастическую прозу крупных (дилогия «Странник по граням», роман «Понять вечность» и другие) и малых (рассказы «Возможны варианты», «Хранитель Земли», «Прерванный полёт» и другие) жанров. Много лет работал инженером-физиком в различных организациях Свердловска. Публикуется с 1990 года. С 2002 года является председателем оргкомитета и главным организатором фестиваля фантастики «Аэлита», который в будущем году пройдёт уже в 34-й раз. Редактор раздела фантастики «Аэлита» в журнале «Уральский следопыт», главный редактор электронного издательства «Аэлита».

Фото Андрея Зайкова